Георгий Чулков. ПЕЧАЛЬ (Сб. ВЕСНОЮ НА СЕВЕР)




* * *


Я на темных полях до рассвета блуждал
Со слепою подругой моей.
Где-то в лунной дали меднотрубный сигнал,
Как угроза, сурово и долго звучал,
Нарушая безмолвье полей.

Колыхался вокруг млечно-серый туман,
И окутала все непонятная сеть,
Я был пьян от земли и от воздуха пьян,
И был сладок предутренний, тонкий дурман;
И хотелось молиться и петь.

И – бледнея – слепая подруга моя
Непонятно и тихо склонилась к земле.
Умерла до рассвета подруга моя,
На траве заросились одежды края,
И рука забелела во мгле.



* * *


Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу:
Вон там за темною стеной
Стоит, таится спутник мой.

Я долго шел, и по пятам
Он тихо следовал за мной.
И на углу был стройный храм.
Я видел белые лучи
Едва мерцающей свечи;
Я видел странный бледный лик
И перед ним, как раб, поник.

Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу.
Он за стеною там стоит,
Молчит темнеющий гранит.
Но мы – вдвоем с тобой, вдвоем…
Мы будем жить? Мы не умрем?



ИЗ МЕТЕРЛИНКА


Она подкралась ко дворцу,
– Едва лишь солнце показалось –
Она подкралась ко дворцу.
Все кавалеры оглянулись,
И дамы молча ужаснулись.

Она стояла у дверей,
– Едва лишь солнце показалось –
Она стояла у дверей.
Царица с мужем приближалась,
Он робко спрашивал у ней…

Куда идете вы? Куда?
– Едва светает, берегитесь –
Куда идете вы? Куда?
Вас кто-нибудь там ожидает,
Она не внемлет, поспешает.

И к Неизвестной вниз сошла
– Едва светает, берегитесь –
И к Неизвестной вниз сошла.
Ее та молча обняла.
Они ни слова не сказали
И где-то в сумраке пропали.

И плакал на пороге муж,
– Едва светает, берегитесь –
И плакал на пороге муж.
Шаги таинственно звучали
И листья, падая, шуршали.



* * *

Н. Г. Ч-ой


Вокруг тайга шумела дико,
Но ты пришла ко мне в юрту,
И я с твоей тоской великой
Вновь сочетал мою мечту.

И край немой, и край таежный
Лохматую открыл нам грудь;
О, дол таинственно-тревожный,
Твоей свободы не вернуть.

Бывало, в ледяной пустыне
Мы ждали радостных огней;
За рубежом томимся ныне –
Невнятны для глухих людей.

Освобождения ревнитель –
Я накануне злой беды;
И рухнет милая обитель,
И будут срублены сады.

Вдруг пролетит над чистым лугом
Суровый, как в тайге, летун;
Я буду поражен недугом
Завороженный чудом струн.

И ты склонишься надо мною,
И тайный вспомнишь свой обет:
Тогда бесстрашною душою
Личине мертвой скажешь: «Нет!»



* * *


О, мать моя! Святая мать!
Мне надо повесть дописать…

Прости вечерний злой обман;
Дымится кровь багряных ран.

Тоскою странной дышит грудь,
И дней крылатых не вернуть.

И вот таинственную вязь
Веду, над книгою склонясь.

Неверный свет святых лампад –
Как медленный и горький яд.

Смешалась киноварь и кровь:
Где сказка злая? Где любовь?

Ответа нет. Горит венец;
Пылает темный багрянец.

Что знаю я, святая мать?
Мне надо повесть дописать…



* * *

Л. И. Р-ой


И смерть казалась близкой, близкой,
И в сердце был и свет, и сон.
И опустились звезды низко
На полунощный небосклон.

Из комнаты звучало пенье
Моей тоскующей сестры.
Под звездами мои мученья
Горели, как в полях костры.

И пахло влагою и сеном.
Хотелось землю лобызать,
И, опьянившись милым тленом,
Здесь на земле, дышать, дышать…



* * *


И новый день угаснул и поник.
Чернеет тень на дрогнувшей земле.
Не слышен на полях призывный крик;
И серебрится вновь межзвездный лик;
О, брат земли, плывущий в белой мгле!

Таинственный! Коснулся ты меня;
Я чувствую дыханье белых уст;
О, чары странные холодного огня,
Я – ваш! Я – ваш! Забыл призывы дня:
Безлунный мир невнятен мне, – и пуст.



ОСЕНЬ


По аллеям темным, темным
Осень пьяная бредет, –
Взором странным и нескромным
За собой во мрак зовет:

Ты иди за мной, прохожий,
Выпьем в радости стакан;
Отдохнешь на белом ложе
И любовью будешь пьян.

Золотые видишь косы?
Будешь их в ночи ласкать, –
А суровые вопросы
Будешь завтра разрешать.

Пусть объятия случайны:
Скоротать бы только ночь;
Только б тайну темной тайны
Пьяной лаской превозмочь.



В ТЮРЬМЕ


И опять она стучит
Через толщу старых плит.

Стуком мерным,
Стуком верным
Сердце слабое туманит.

Часовой в оконце взглянет:
Тихо станет.

Но опять упорный стук;
Два и три, два и три –
Неизвестных милых рук
Мерный стук:
Два и три, два и три.

Только раз в мое оконце
Мне пришлось – весной – при солнце
Видеть ясное лицо
Арестантки чернобровой…

«С той поры мои оковы –
Обручальное кольцо».



СМЕРТЬ


Смерть – любовница времен:
Взлет орлиный над полями –
Будто в небе вечный сон,
Возлелеянный мечтами.

Смерть сметает смело пыль,
Веет ветром в сонном поле, –
О, крылатая, не ты ль
Напевала мне о воле?

В поле – темные кресты:
На крестах – отцы и братья, –
К алтарю небес мосты
Через муки и распятья.

На кресте и я распят,
И копьем ребро пронзили, –
Тихим сумраком объят,
Чую шелесты воскрылий.

Смерть и воля – все равно,
Только пусть любовь алеет,
Пусть пьяней пьянит вино,
И пьянее ветер веет.



* * *

Нюре


Прозвенела весна,
Прошумели грозы;
Я стою одна.
Обжигают слезы.

Я душистую траву
Наземь уронила;
Я живу и не живу:
Сердце погубила.

Что любовь-ворожба?
Огонек во поле!
Напевает судьба
О желанной воле.

Милый по полю идет,
И венец сияет.
Ах! Узнает ли народ?
Верно, не узнает.