СТАРИННЫЙ ДОМ
В. Ф. Ходасевичу
Все
спит в молчанье гулком.
За
фонарем фонарь
Над
Мертвым* переулком
Колеблет
свой янтарь.
Лишь
со свечою дама
Покажется
в окне: –
И
световая рама
Проходит
на стене;
Лишь
дворник встрепенется, –
И
снова головой
Над
тумбою уткнется
В
тулуп бараний свой.
Железная
ограда;
Старинный,
барский дом;
Белеет
колоннада
Над
каменным крыльцом.
Листвой
своей поблеклой
Шушукнут
тополя.
Луна
алмазит стекла,
Прохладный
свет лия.
Проходят
в окнах светы: –
И
выступят из мглы
Кенкэты,
и портреты,
И
белые чехлы.
Мечтательно
Полина
В
ночном дезабилье
Разбитое
пьянино
Терзает
в полумгле.
Припоминает
младость
Над
нотами: «Любовь,
Мечта,
весна и сладость –
Не
возвратятся вновь.
Вы
где, условны встречи
И вздох:
«Je t'aime, Poline...»**
Потрескивают
свечи,
Стекает
стеарин.
Старинные
куранты
Зовут
в ночной угар.
Развеивает
банты
Атласный
пеньюар.
В
полуослепшем взоре
Воспоминаний
дым,
Гардемарин,
и море
И
невозвратный Крым,
Поездки
в Дэрикоэ,
Поездки
в Учан-Су...
Пенснэ
лишь золотое
Трясется
на носу.
Трясутся
папильотки,
Колышется
браслет
Напудренной
красотки
Семидесяти
лет.
Серебряные
косы
Рассыпались
в луне
Вот
тенью длинноносой
Взлетает
на стене.
Рыдает
сонатина
Потоком
томных гамм.
Разбитое
пьянино
Оскалилось
– вон там.
Красы
свои нагие
Закрыла
на груди,
Как
шелесты сухие
Прильнули
к ней: «Приди, –
«Я
млею, фея, млею...»
Ей
под ноги луна
Атласную
лилею
Бросает
из окна.
А
он, зефира тише,
Наводит
свой лорнет:
С
ней в затененной нише
Танцует
менуэт.
И
нынче, как намедни,
У
каменных перил
Проходит
вдоль передней,
Ища
ночных громил, –
Как
на дворе собаки
Там
дружною гурьбой
Пролаяли,
– Акакий –
Лакей
ее седой,
В
потертом, сером фраке,
С отвислою
губой: –
В
растрепанные баки
Бормочет
сам с собой.
Шушукнет
за портретом,
Покажется
в окне: –
И
рама бледным светом
Проходит
на стене,
Лишь
к стеклам в мраке гулком
Прильнет
его свеча...
Над
Мертвым переулком
Немая
каланча
Людей
оповещает,
Что
где-то – там – пожар, –
Медлительно
взвивает
В
туманы красный шар.
08. Суйда
________________
*Переулок
в Москве
**Я
люблю тебя, Полина... (фр.)
МАСКАРАД
М.
Ф. Ликиардопуло
Огневой
крюшон с поклоном
Капуцину
черт несет.
Над
крюшоном капюшоном
Капуцин
шуршит и пьет.
Стройный
черт, – атласный, красный, –
За
напиток взыщет дань,
Пролетая
в нежный, страстный.
Грациозный
па д`эспань, –
Пролетает,
колобродит,
Интригует
наугад.
Там
хозяйка гостя вводит.
Здесь
хозяин гостье рад.
Звякнет
в пол железной злостью
Там
косы сухая жердь: –
Входит
гостья, щелкнет костью,
Взвеет
саван: гостья – смерть.
Гость:
– немое, роковое
Огневое
домино –
Неживою
головою
Над
хозяйкой склонено.
И
хозяйка гостя вводит.
И
хозяин гостье рад.
Гости
бродят, колобродят,
Интригуют
наугад.
Невтерпеж
седому турке:
Смотрит
маске за корсаж.
Обжигается
в мазурке
Знойной
полькой юный паж.
Закрутив
седые баки,
Надушен
и умилен,
Сам
хозяин в черном фраке
Открывает
котильон.
Вея
веером пуховым,
С ним
жена плывет вдоль стен;
И
муаром бирюзовым
Развернулся
пышный трэн.
Чей-то
голос раздается:
«Вам
погибнуть суждено» –
И
уж в дальних залах вьется, –
Вьется
в вальсе домино.
С
милой гостьей: желтой костью
Щелкнет
гостья: гостья – смерть.
Прогрозит
и лязгнет злостью
Там
косы сухая жердь.
Пляшут
дети в ярком свете.
Обернулся
– никого.
Лишь,
виясь, пучок конфетти
С
легким треском бьет в него.
«Злые
шутки, злые маски», –
Шепчет
он, остановясь.
Злые
маски строят глазки,
В
легкой пляске вдаль несясь.
Ждет.
И боком, легким скоком, –
«Вам
погибнуть суждено», –
Над
хозяйкой ненароком
Прошуршало
домино.
Задрожал
над бледным бантом
Серебристый
позумент;
Но
она с атласным франтом
Пролетает
в вихре лент.
В
бирюзу немую взоров
Ей
пылит атласный шарф.
Прорыдав,
несутся с хоров, –
Рвутся
струны страстных арф.
Подгибает
ноги выше,
В
такт выстукивает па, –
Ловит
бэби в темной нише –
Ловит
бэби – grand papa.
Плещет
бэби дымным тюлем,
Выгибая
стройный торс.
И
проносят вестибюлем
Ледяной,
отрадный морс.
Та
и эта в ночь из света
Выбегает
на подъезд.
За
каретою карета
Тонет
в снежной пене звезд.
Спит:
и бэби строит куры
Престарелый
grand papa.
Легконогие
амуры
Вкруг
него рисуют па.
Только
там по гулким залам –
Там,
где пусто и темно –
С
окровавленным кинжалом
Пробежало
домино.
08. Серебряный Колодезь
МЕЛАНХОЛИЯ
М. Я. Шику
Пустеет
к утру ресторан.
Атласами
своими феи
Шушукают.
Ревет орган.
Тарелками
гремят лакеи –
Меж
кабинетами. Как тень,
Брожу
в дымнотекущей сети.
Уж
скоро золотистый день
Ударится
об окна эти,
Пересечет
перстами гарь,
На
зеркале блеснет алмазом...
Там:
– газовый в окне фонарь
Огнистым
дозирает глазом.
Над
городом встают с земли, –
Над
улицами клубы гари.
Вдали
– над головой – вдали
Обрывки
безответных арий.
И
жил и умирал в тоске,
Рыдание
не обнаружив.
Там:
– отблески на потолке
Гирляндою
воздушных кружев
Протянутся.
И все на миг
Зажжется
желтоватым светом.
Там
– в зеркале – стоит двойник;
Там
вырезанным силуэтом –
Приблизится,
кивает мне,
Ломает
в безысходной муке
В
зеркальной, в ясной глубине
Свои
протянутые руки.
Москва. 04
ОТЧАЯНЬЕ
Е. П. Безобразовой
Веселый,
искрометный лед.
Но
сердце – ледянистый слиток.
Пусть
вьюга белоцвет метет, –
Взревет;
и развернет свой свиток.
Срывается:
кипит сугроб,
Пурговым
кружевом клокочет,
Пургой
окуривает лоб,
Завьется
в ночь и прохохочет.
Двойник
мой гонится за мной;
Он
на заборе промелькает,
Скользнет
вдоль хладной мостовой
И,
удлинившись, вдруг истает.
Душа,
остановись – замри!
Слепите,
снеговые хлопья!
Вонзайте
в небо, фонари,
Лучей
наточенные копья!
Отцветших,
отгоревших дней
Осталась
песня недопета.
Пляшите,
уличных огней
На
скользких плитах иглы света!
04. Москва
ПРАЗДНИК
В. В. Гофману
Слепнут
взоры: a джиорно
Освещен
двухсветный зал.
Гость
придворный непритворно
Шепчет
даме мадригал, –
Контредансом,
контредансом
Завиваясь
в «chinoise».
Искры
прыщут по фаянсам.
По
краям хрустальных ваз.
Там
– вдали – проходит полный
Седовласый
кавалер.
У
окна вскипают волны
Разлетевшихся
портьер.
Обернулся:
из-за пальмы
Маска
черная глядит.
Плещут
струи красной тальмы
В
ясный блеск паркетных плит.
«Кто
вы, кто вы, гость суровый –
Что
вам нужно, домино?»
Но
закрывшись в плащ багровый,
Удаляется
оно.
Прислонился
к гобелэнам,
Он
белее полотна...
А в
дверях шуршит уж трэном
Гри-де-перлевым
жена.
Искры
прыщут по фаянсам,
По
краям хрустальных ваз.
Контредансом,
контредансом
Вьются
гости в «chinoise».
08. Серебряный Колодезь.
ПИР
С. А. Полякову
Проходят
толпы с фабрик прочь.
Отхлынули
в пустые дали.
Над
толпами знамена в ночь
Кровавою
волной взлетали.
Мы
ехали. Юна, свежа,
Плеснула
перьями красотка.
А
пуля плакала, визжа,
Над
одинокою пролеткой.
Нас
обжигал златистый хмель
Отравленной
своей усладой.
И
сыпалась – вон там – шрапнель
Над
рухнувшею баррикадой.
В «Aquarium`e»
с ней шутил
Я
легкомысленно и метко.
Свой
профиль теневой склонил
Над
сумасшедшею рулеткой,
Меж
пальцев задрожавших взяв
Благоуханную
сигару,
Взволнованно
к груди прижав
Вдруг
зарыдавшую гитару.
Вокруг
широкого стола,
Где
бражничали в тесной куче,
Венгерка
юная плыла,
Отдавшись
огненной качуче.
Из-под
атласных, темных вежд
Очей
метался пламень жгучий;
Плыла:
– и легкий шелк одежд
За
ней летел багряной тучей.
Но
дрогнул юный офицер,
Сердито
в пол палаш ударив,
Как
из раздернутых портьер
Лизнул
нас сноп кровавых зарев.
К
столу припав, заплакал я,
Провидя
перст судьбы железной:
Ликуйте,
пьяные друзья,
Над
распахнувшеюся бездной.
Луч
солнечный ужо взойдет;
Со
знаменем пройдет рабочий:
Безумие
нас заметет –
В
тяжелой, в безысходной ночи.
Заутра
брызнет пулемет
Там
в сотни возмущенных грудей;
Чугунный
грохот изольет,
Рыдая,
злая пасть орудий.
Метелицы
же рев глухой
Нас
мертвенною пляской свяжет, –
Заутра
саван ледяной
Виясь,
над мертвецами ляжет,
Друзья
мои»...
И банк метал
В
разгаре пьяного азарта;
И
сторублевики бросал;
И
сыпалась за картой карта.
И,
проигравший игрок,
Я
встал: неуязвимо строгий,
Плясал
безумный кэк-уок,
Под
потолок кидая ноги.
Суровым
отблеском покрыв,
Печалью
мертвенной и блеклой
На
лицах гаснущих застыв,
Влилось
сквозь матовые стекла –
Рассвета
мертвое пятно.
День
мертвенно глядел и робко.
И
гуще пенилось вино,
И
щелкало взлетавшей пробкой.
05. Москва
УКОР
Кротко
крадешься креповым трэном,
Растянувшись,
как дым, вдоль паркета;
Снеговым,
неживым манекеном,
Вся
в муар серебристый одета.
Там
народ мой – без крова; суровый
Мой
народ в униженье и плене.
Тяжелит
тебя взор мой свинцовый.
Тонешь
ты в дорогом валансьене.
Я в
полях надышался свинцами.
Ты
– кисейным, заоблачным мифом
Пропылишь
мне на грудь кружевами,
Изгибаясь
стеклярусным лифом.
Или
душу убил этот грохот?
Ты
молчишь, легкий локон свивая.
Как
фонтан, прорыдает твой хохот,
Жемчуговую
грудь изрывая.
Ручек
матовый мрамор муаром
Задымишь,
запылишь. Ты не слышишь?
Мне
в лицо ароматным угаром
Веер
бледнопуховый всколышешь.
09. Серебряный Колодезь
ПОДЖЕГ
Заснувший
дом. Один, во мгле
Прошел
с зажженною лучиною.
На
бледном, мертвенном челе
Глухая
скорбь легла морщиною.
Поджег
бумаги. Огонек
Заползал
синей, жгучей пчелкою.
Он
запер двери на замок,
Объятый
тьмой студеной, колкою.
Команда
в полночь пролетит
Над
мостовой сырой и тряскою; –
И
факел странно зачадит
Над
золотой, сверкнувшей каскою.
Вот
затянуло серп луны.
Хрустальные
стрекочут градины.
Из
белоструйной седины
Глядят
чернеющие впадины.
Седины
бьются на челе.
Проходит
улицей пустынною...
На
каланче в туманной мгле
Взвивается
звезда рубинная.
05. Петербург
НА УЛИЦЕ
Сквозь
пыльные, желтые клубы
Бегу,
распустивши свой зонт.
И
дымом фабричные трубы
Плюют
в огневой горизонт.
Вам
отдал свои я напевы –
Грохочущий
рокот машин,
Печей
раскаленные зевы!
Все
отдал; и вот – я один.
Пронзительный
хохот пролетки
На
мерзлой гремит мостовой.
Прижался
к железной решетке
Прижался:
поник головой...
А
вихри в нахмуренной тверди
Волокна
ненастные вьют; –
И
клены в чугунные жерди
Багряными
листьями бьют.
Сгибаются,
пляшут, закрыли
Окрестности
с воплем мольбы,
Холодной
отравленной пыли –
Взлетают
сухие столбы.
04. Москва
ВАКХАНАЛИЯ
И
огненный хитон принес,
И
маску черную в кардонке.
За
столиками гроздья роз
Свой
стебель изогнули тонкий.
Бокалы
осушал, молчал,
Камелию
в петлицу фрака
Воткнул,
и в окна хохотал
Из
душного, ночного мрака –
Туда,
– где каменный карниз
Светился
предрассветной лаской, –
И в
рдяность шелковистых риз
Обвился
и закрылся маской,
Прикидываясь
мертвецом...
И
пенились – шипели вина.
Возясь,
перетащили в дом
Кровавый
гроб два арлекина.
Над
восковым его челом
Крестились,
наклонились оба –
И
полумаску молотком
Приколотили
к крышке гроба,
Один
– заголосил, завыл
Над
мертвым на своей свирели;
Другой
– цветами перевил
Его
мечтательных камелий.
В
подставленный сосуд вином
Струились
огненные росы,
Как
прободал ему жезлом
Грудь
жезлоносец длинноносый.
06. Мюнхен
АРЛЕКИНАДА
Посв. современным арлекинам
Мы
шли его похоронить
Ватагою
беспутно сонной.
И в
бубен похоронный бить
Какой-то
танец похоронный
Вдруг
начали. Мы в колпаках
За
гробом огненным вопили,
И
фимиам в сквозных лучах
Кадильницами
воскурили.
Мы
колыхали красный гроб;
Мы
траурные гнали дроги,
Надвинув
колпаки на лоб...
Какой-то
арлекин убогий –
Седой,
полуслепой старик, –
Язвительным,
немым вопросом
Морщинистый
воскинул лик
С
наклеенным картонным носом,
Горбатился
в сухой пыли.
Там
в одеянии убогом
Надменно
выступал вдали
С
трескучим, с вытянутым рогом –
Герольд,
предвозвещавший смерть;
Там
лентою вилась дорога;
Рыдало
и гремело в твердь
Отверстие
глухого рога.
Так
улиц полумертвых строй
Процессия
пересекала;
Рисуясь
роковой игрой
Паяц
коснулся бледно-алой –
Камелии:
и встал мертвец,
В
туман протягивая длани;
Цветов
пылающий венец
Надевши,
отошел в тумане: –
Показывался
здесь и там;
Заглядывал
– стучался в окна;
Заглядывал
– врывался в храм,
Сквозь
ладанные шел волокна.
Предвозвещая
рогом смерть,
О
мщении молил он Бога:
Гремело
и рыдало в твердь,
Отверстие
глухого рога.
«Вы
думали, что умер я, –
Вы
думали? Я снова с вами.
Иду
на вас, кляня, грозя
Моими
мертвыми руками.
Вы
думали – я был шутом?..
Молю,
да облак семиглавый
Тяжелый
опрокинет гром
На
род кощунственный, лукавый!»
06. Мюнхен
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
Опять
над нею залучился
Сияньем
свадебный венец.
За
нею в дрогах я тащился,
Неуспокоенный
мертвец.
Сияла
грешным метеором
Ее
святая красота.
Из
впадин ей зияла взором
Моя
немая пустота.
Ее
венчальные вуали
Проколебались
мне в ответ.
Ее глаза
запеленали
Воспоминанья
прежних лет.
На
череп шляпу я надвинул.
На
костяные плечи – плед.
Жених
бледнел и брови сдвинул
Как
в дом за ними шел я вслед.
И
понял он, что обвенчалась
Она
не с ним, а с мертвецом.
И
молча ярость занималась
Над
бледно бешеным лицом.
Над
ней склоняюсь с прежней лаской;
И
ей опять видны, слышны:
Кровавый
саван, полумаска,
Роптанья
страстные струны,
Когда
из шелестящих складок
Над
ней клонюсь я, прежний друг.
И
ей невыразимо гадок
С
ней почивающий супруг.
06. Серебряный Колодезь
ПОХОРОНЫ
Толпы
рабочих в волнах золотого заката.
Яркие
стяги свиваются, плещутся, пляшут.
На
фонарях, над железной решеткой,
С
крыш над домами
Платками
Машут.
Смеркается.
Месяц
серебряный, юный
Поднимается.
Темною
лентой толпа извивается.
Скачут
драгуны.
Вдоль
оград, тротуаров, – вдоль скверов,
Над
железной решеткой, –
Частый,
короткий
Треск
Револьверов.
Свищут
пули, кося...
Ясный
блеск
Там
по взвизгнувшим саблям взвился.
Глуше
напев похорон.
Пули
и плачут, и косят.
Новые
тучи кровавых знамен –
Там,
в отдаленье – проносят.
06. Москва
* * *
Пока
над мертвыми людьми
Один
ты не уснул, дотоле
Цепями
ржавыми греми
Из
башни каменной о воле.
Да
покрывается чело, –
Твое
чело, кровавым потом.
Глаза
сквозь мутное стекло –
Глаза
– воздетые к высотам.
Нальется
в окна бирюза,
Воздушное
нальется злато.
День
– жемчуг матовый – слеза –
Течет
с восхода до заката.
То
серый сеется там дождь,
То
– небо голубеет степью.
Но
здесь ты, заключенный вождь,
Греми
заржавленною цепью.
Пусть
утро, вечер, день и ночь –
Сойдут
– лучи в окно протянут:
Сойдут
– глядят: несутся прочь
Прильнут
к окну – и в вечность канут.
07. Петровское
В ЛЕТНЕМ САДУ
Над
рестораном сноп ракет
Взвивается
струею тонкой.
Старик
в отдельный кабинет
Вон
тащит за собой ребенка.
Над
лошадиною спиной
Оголена,
в кисейной пене, –
Проносится
– ко мне, за мной!
Проносится
по летней сцене.
Прощелкает
над ней жокей –
Прощелкает
бичом свистящим.
Смотрю...
Осанистый лакей
С
шампанским пробежал пьянящим
И
пенистый бокал поднес...
Вдруг
крылья ярко-красной тоги
Так
кто-то над толпой вознес –
Бежать
бы: неподвижны ноги.
Тяжелый
камень стекла бьет –
Позором
купленные стекла.
И
кто-то в маске восстает
Над
мертвенною жизнью, блеклой.
Волнуются:
смятенье, крик.
Огни
погасли в кабинете; –
Оттуда
пробежал старик
В
полузастегнутом жилете, –
И
падает, – и пал в тоске
С
бокалом пенистым рейнвейна
В
протянутой, сухой руке
У
тиховейного бассейна; –
Хрипит,
проколотый насквозь,
Сверкающим,
стальным кинжалом:
Над
ним склонилось, пролилось
Атласами
в сиянье алом –
Немое
домино; и вновь,
Плеща
крылом атласной маски,
С
кинжала отирая кровь,
По
саду закружилось в пляске.
06. Серебряный Колодезь
НА ПЛОЩАДИ
Он
в черной маске, в легкой красной тоге.
И
тога шелком плещущим взлетела.
Он возглашает:
«Будете как боги».
Пришел.
Стоит. Но площадь опустела.
А
нежный ветер, ветер тиховейный,
К
его ногам роняет лист каштана.
Свеваясь
пылью в зеркало бассейна
Кипит,
клокочет кружево фонтана.
Вознес
лампаду он над мостовою,
Как
золотой, как тяжковесный камень.
И
тучей искр взлетел над головою.
Ее
палящий, бледный, чадный пламень.
Над
головой дрожит венок из елки.
Лампаду
бросил. Пламя в ней угасло.
О
мостовую звякнули осколки.
И
пролилось струей горящей масло.
За
ним следят две женщины в тревоге
С
перил чугунных, каменных балконов.
Шурша,
упали складки красной тоги
На
гриву черных, мраморных драконов.
Открыл
лицо. Горит в закатной ласке
Оно
пятном мертвеющим и мрачным.
В
точеных пальцах крылья полумаски
Под
ветром плещут кружевом прозрачным.
Холодными
прощальными огнями
Растворены
небес хрустальных склоны.
Из
пастей золотыми хрусталями
В
бассейн плюют застывшие драконы.
06. Мюнхен
ПРОХОЖДЕНИЕ
Я
фонарь
Отдаю
изнемогшему брату.
Улыбаюсь
в закатный янтарь,
Собираю
душистую мяту.
Золотым
огоньком
Скорбный
путь озаряю.
За
убогим столом
С
бедняком вечеряю.
Вы
мечи
На
меня обнажали.
Палачи,
Вы
меня затерзали.
Кровь
чернела, как смоль,
Запекаясь
на язве.
Но
старинная боль
Забывается
разве?
Чадный
блеск, смоляной,
Пробежал
по карнизам.
Вы
идете за мной,
Прикасаясь
к разодранным ризам.
– «Исцели,
исцели
Наши
темные души»...
Ветер
листья с земли
Взвеет
шелестом в уши...
Край
пустынен и нем.
Нерассветная
твердь.
О,
зачем,
Не
берет меня смерть!
06. Мюнхен