Посвящаю Анастасии
Сологуб-Чеботаревской
Сологуб-Чеботаревской
* * *
Нет словам
переговора,
Нет словам
недоговора.
Крепки,
лепки навсегда,
Приговоры-заклинанья
Крепче
крепкого страданья,
Лепче страха
и стыда.
Ты измерь, и
будет мерно,
Ты поверь, и
будет верно,
И окрепнешь,
и пойдёшь
В путь
истомный, в путь бесследный,
В путь, от
века заповедный.
Всё, что
ищешь, там найдёшь.
Слово
крепко, слово свято,
Только знай,
что нет возврата
С
заповедного пути.
Коль пошёл,
не возвращайся,
С тем, что
любо, распрощайся, –
До конца
тебе идти.
Заклинаньем
обречённый,
Вещей деве
обручённый,
Вдался слову
ты в полон.
Не жалей о
том, что было
В прежней
жизни сердцу мило,
Что истаяло,
как сон.
Ты просил
себе сокровищ
У
безжалостных чудовищ,
Заклинающих
слова,
И в минуту
роковую
Взяли плату
дорогую,
Взяли всё,
чем жизнь жива.
Не жалей о
ласках милой.
Ты владеешь
высшей силой,
Высшей
властью облечён.
Что живым
сердцам отрада,
Сердцу
мёртвому не надо.
Плачь, не
плачь, ты обречён.
* * *
День и ночь
измучены бедою;
Горе оковало
бытиё.
Тихо плача,
стала над водою,
Засмотрелся
месяц на неё.
Опустился с
неба, странно красен,
Говорит ей:
«Милая моя!
Путь ночной
без спутницы опасен,
Хочешь или
нет, но ты – моя».
Ворожа над
тёмною водою,
Он унёс её
за облака.
День и ночь
измучены бедою,
По свету
шатается тоска.
* * *
Чародейный
плат на плечи
Надевая,
говорила:
«Ах, мои ли
это речи?
Ах, моя ли
это сила?
Посылает
людям слово
Матерь
Господа живого».
Чародейный посох
в руки
Принимая,
говорила:
«Ах, не я
снимаю муки,
Не во мне
живая сила.
Перед нами у
порога
Тайно станет
Матерь Бога».
Чародейный
круг чертила,
Озиралась и
шептала:
«Ах, моя ли
это сила?
Я ль
заклятия слагала?
Призовёт
святые лики
Матерь
Господа Владыки».
* * *
В стране
сурового изгнанья,
На склоне
тягостного дня,
Святая сила
заклинанья
Замкнула в
тайный круг меня.
Кому молюся,
я не знаю,
Но знаю, что
услышит Тот,
Кого
молитвой призываю,
Кому печаль
моя цветёт.
Его
мимолетящей тени,
Что
исчезает, смерть поправ,
Молюся я,
склонив колени
На росной
ласковости трав.
И заклинанья
не обманут,
Но будет то
же всё, что есть,
Опять
страдания предстанут,
Все муки
надо перенесть.
Что Тот
вкусил, кто жало Змея
Навеки
вырвал, надо мне,
Жестокой
мукой пламенея,
Вкусить в
последней тишине.
* * *
Бога милого,
крылатого
Осторожнее
зови.
Бойся
пламени заклятого
Сожигающей
любви.
А сойдёт
путём негаданным,
В разгораньи
ль ясных зорь,
Или в томном
дыме ладанном, –
Покоряйся и
не спорь.
Прячет лик
свой под личинами,
Надевает
шёлк на бронь,
И крылами
лебедиными
Кроет острых
крыл огонь.
Не дивися,
не выведывай,
Из каких
пришёл он стран,
И не
всматривайся в бредовый,
Обольстительный
туман.
Горе Эльзам,
чутко внемлющим
Про
таинственный Грааль, –
В лодке с
лебедем недремлющим
Лоэнгрин
умчится вдаль,
Вещей тайны
не разгадывай,
Не срывай
его личин.
Силой
Боговой иль адовой,
Всё равно,
он – властелин.
Пронесёт
тебя над бездною,
Проведёт
сквозь топь болот,
Цепь
стальную, дверь железную
Алой розой
рассечёт.
Упадёт с
ноги сандалия,
Скажет змею:
«Не ужаль!»
Из
цианистого калия
Сладкий
сделает миндаль.
Если скажет:
«Всё я сделаю!»
Не проси
лишь об одном:
Зевс,
представши пред Семелою,
Опалил её
огнём.
Беспокровною
Дианою
Любовался
Актеон,
Но, оленем
став, нежданною
Гибелью был
поражён.
Пред
законами суровыми
Никуда не
убежим.
Бог приходит
под покровами,
Лик его
непостижим.
* * *
Выйди в поле
полночное,
Там ты стань
на урочное,
На заклятое
место,
Где с тоской
распрощалася,
На осине
качалася
Молодая
невеста.
Призови
погубителя,
Призови
обольстителя,
И
приветствуй прокуду,
И спроси у
проклятого,
Небылого,
незнатого,
Быть добру
или худу.
Опылит тебя
топотом,
Оглушит тебя
шёпотом,
И покатится
с поля,
Слово довеку
свяжется,
Без покрова
покажется
Посулённая
доля.
* * *
Назвать, вот
этот цвет лиловый,
А этот голубой.
Смотри:
король и туз бубновый
Легли перед тобой.
Приснился
тихий сумрак храма
И дымный фимиам.
Выходит
пиковая дама,
Гроза всех милых дам.
И всё же
погадать нам сладко
В мерцании лампад.
Легла
червонная десятка
Преградой для отрад.
Именованья и
гаданья –
Суровой Мойре дань.
Прими
покорно все страданья,
И скорбью душу рань.
Скажи: вот
этот цвет – лиловый,
А этот – голубой.
Истает мир,
возникнет новый,
И в нём Она с тобой.
* * *
Призрак ели с призраком луны
Тихо ткут
меж небом и землёю сны.
Призрак хаты с призраком реки,
Чуть
мерцающие, зыблют огоньки.
А над зыбко ткущимися снами,
И над тихо
зыблемыми огоньками,
И над призраками бедных хат
Ночь развёртывает
чародейный плат,
Опрокидывает чёрный щит,
И о свете
незакатном ворожит.
* * *
Снова саваны
надели
Рощи, нивы и
луга.
Надоели,
надоели
Эти белые
снега,
Эта мёртвая
пустыня,
Эта
дремлющая тишь!
Отчего ж,
душа-рабыня,
Ты на волю
не летишь,
К буйным
волнам океана,
К шумным
стогнам городов,
На размах
аэроплана,
В громыханье
поездов,
Или, жажду
жизни здешней
Горьким ядом
утоля,
В край
невинный, вечно-вешний,
В Элизийские
поля?
* * *
Так же
внятен мне, как прежде,
Тихий звук
её часов,
Стук
тоскующего сердца
В тёмном
шорохе годов.
Не к земной
зовут надежде
Хоры тайных
голосов,
Но ясна для
одноверца
Вера в
правду вещих снов.
И в
изорванной одежде
Он к
причастию готов,
И узка, но
блещет дверца
Однолюбу в
край богов.
* * *
Пришла
ночная сваха,
Невесту
привела.
На ней одна
рубаха,
Лицом она
бела,
Да так, что
слишком даже,
В щеках
кровинки нет.
«Что про
невесту скажешь?
Смотри, и
дай ответ». –
«Да что же
думать много!
Пришла, так
хороша,
Не стой же у
порога,
Садись, моя
душа».
В глазах
угроза блещет,
Рождающая
страх,
И острая
трепещет
Коса в её
руках.
* * *
В камине
пылания много,
И зыбко, как
в зыбке миров.
Душа
нерождённого бога
Восстала из
вязких оков,
Разрушила
ткани волокон.
Грозится
завистливой мгле,
И русый
колышется локон,
Чтоб свившись
поникнуть в золе, –
И нет
нерождённого бога,
Погасло
пыланье углей,
В камине
затихла тревога,
И только
пред ним потеплей.
Мы радость
на миг воскресили,
И вот уж она
умерла,
Но дивно
сгорающей силе
Да будут
восторг и хвала.
Едва восприявши
дыханье,
Он, бог
нерождённый, погас,
Свои
умертвил он желанья,
И умер
покорно для нас.
* * *
Как ярко возникает день,
В полях
оснеженных бегущий мимо!
Какая зыбкая
мелькает тень
От синеватых клочьев дыма!
Томившая в ночном бреду
Забыта тягость утомлений,
И память
вновь приводит череду
Давно не
мной придуманных сравнений.
И
сколько б на земле ни жить,
Но обречён я каждым утром
Всё тем же
неизбежным перламутром,
Всё тою ж
бирюзою ворожить.
Людей встречать
таких же надо снова,
Каких когда-то знал Сократ,
А к вечеру
от счастия земного
Упасть в тоске у тех же врат,
И, так же заломивши руки
Такую ж
острую вдыхая пыль,
Опять
перековать в ночные муки
Мгновенно-сладостную быль.
* * *
Мне боги
праведные дали,
Сойдя с
лазоревых высот,
И
утомительные дали,
И мёд
укрепный дольных сот.
Когда в
полях томленье спело,
На нивах
жизни всхожий злак,
Мне песню
медленную спело
Молчанье,
сеющее мак.
Когда в
цветы впивались жала
Премудрых
медотворных пчёл,
Серпом
горящим солнце жало
Созревшие
колосья зол.
Когда же
солнце засыпало
На ложе
облачных углей,
Меня
молчанье засыпало
Цветами росными
полей,
И вкруг меня
ограды стали,
Прозрачней
чистого стекла,
Но твёрже
закалённой стали,
И только
ночь сквозь них текла,
Пьяна
медлительными снами,
Колыша
ароматный чад.
И ночь, и я,
и вместе с нами
Томились рои
вешних чад.
* * *
Туманы над
Волгою милой
Не спорят с
моею мечтой,
И всё, что
блистая томило,
За мглистою
никнет чертой.
Туманы над
милою Волгой
В забвении
тусклых болот
Пророчат мне
счастья недолгий,
Но
сладостно-ясный полёт.
* * *
Из чаш
блистающих мечтания лия,
Качели
томные подруги закачали,
От озарений
в тень, из тени в свет снуя,
Колыша синевой
и белым блеском стали.
По кручам
выше туч проходит колея,
Высокий путь
скользит над темнотой печали,
И удивляемся,
– зачем же мы дрожали?
И знаю, – в
полпути угасну ярко я.
По колее крутой,
но верной и безгрешной,
Ушёл навеки
я от суетности внешной.
Спросить я
не хочу: «А эта чаша – чья?»
Я горький
аромат медлительно впиваю,
Гирлянды
тубероз вкруг чаши обвиваю,
Лиловые
черты по яспису вия.
* * *
Обнажённый
царь страны блаженной,
Кроткий
отрок, грозный властелин,
Красотой
сияя нерастленной,
Над
дремотной скукою равнин,
Над
податливостью влажных глин,
Над томленьем
тусклым жизни пленной
Он вознёсся
в славе неизменной,
Несравненный,
дивный, он один.
Блещут
яхонты, рубины, лалы
В диадеме на
его кудрях,
Два огня
горят в его очах,
И уста его,
как вишни, алы.
У него в
руках тяжёлый меч,
И в устах
пленительная речь.
* * *
Ты хочешь,
девочка луна,
Идущая с
крутого неба
Отведать
горнего вина
И нашего
земного хлеба.
Одежды
золотая сеть
Пожаром
розовым одела
Так
непривыкшее гореть
Твоё
медлительное тело.
Вкусив
таинственную смесь
Того, что в
непонятном споре
Разделено
навеки здесь,
Поёшь ты в
благодатном хоре.
Твой голос
внятен только мне,
И, опустив
глаза, я внемлю,
Как ты
ласкаешь в тишине
Мечтательною
песней землю.
* * *
И это небо
голубое,
И эта
выспренная тишь!
И кажется, –
дитя ночное,
К земле
стремительно летишь,
И радостные
взоры клонишь
На
безнадёжную юдоль,
Где так
мучительно застонешь,
Паденья
ощутивши боль.
А всё-таки
стремиться надо,
И в
нетерпении дрожать.
Не могут
струи водопада
Свой бег над
бездной задержать,
Не может
солнце стать незрячим,
Не расточать
своих лучей,
Чтобы,
рождённое горячим,
Всё
становиться горячей.
Порыв,
стремленье, лихорадка, –
Закон
рождённых солнцем сил.
Пролей же в
землю без остатка
Всё, что от
неба получил.
* * *
Словно бусы,
сказки нижут,
Самоцветки,
ложь да ложь.
Языком
клевет не слижут,
Нацепили, и
несёшь.
Бубенцы к
дурацкой шапке
Пришивают,
ложь да ложь.
Злых
репейников охапки
Накидали, не
стряхнёшь.
Полетели
отовсюду
Комья грязи,
ложь да ложь.
Навалили
камней груду,
А с дороги
не свернёшь.
По
болоту-бездорожью
Огоньки там,
ложь да ложь, –
И
барахтаешься с ложью,
Или в омут
упадёшь.
* * *
Хотя бы нам
и обещали
Завоевание
луны,
Но все
небесные скрижали
Ещё для нас
запрещены,
И всё ещё
безумье радо
Ковать
томительные сны
Над плитами
земного ада
Под гулы
тусклой глубины,
И всё ещё
разумной твари
Века неволи
суждены
Томиться в
длительном угаре
Всегда
сжигаемой весны.
* * *
Ничто не изменит
В том мире, где водят волов,
Один из бурливых валов,
Когда мою
лодку, разбивши, опенит.
Склюют мне лицо
Вороны, резвяся и грая,
И дети, песками играя,
Сломают мне
палец и стащат кольцо.
Мне кости почище,
Солёная влага, домой.
Мой дух возвратится домой,
Истлевшему
телу не нужно кладбище.
* * *
В угрюмой,
далёкой пещере,
В заклятой
молчаньем стране
Лежит уже
много столетий
Поэт в
зачарованном сне.
Не тлеет
прекрасное тело,
Не ржавеют
арфа и меч,
И ткани
расшитой одежды
С холодных
не падают плеч.
С тех пор,
как прикрыли поэта
Тенёта
волшебного сна,
Подпала
зароку молчанья
Отвергшая
песни страна.
И доступа
нет к той пещере.
Туда и высокий
орёл,
Хоть зорки
крылатые очи,
А всё же
пути не нашёл.
Одной только
деве доступно
Из всех, кто
рождён на земле,
В святую
проникнуть пещеру,
Витать в
очарованной мгле,
Склоняться к
холодному телу,
Целуя немые
уста,
Но дева та –
муза поэта,
Зажжённая в
небе мечта.
Она и меня
посещала
Порою в
ночной тишине,
И быль о
заклятом поэте
Шептала
доверчиво мне.
Не раз
прерывался слезами
Её
простодушный рассказ,
И вещее
слово расслышать
Мешали мне
слёзы не раз.
Покинуть меня
торопилась, –
Опять бы с
поэтом побыть,
Глядеть на
спокойные руки,
Дыханием
арфу будить.
Прощаясь со
мною, тревожно
Она
вопрошала меня:
«Ты знаешь
ли, скоро ли вспыхнет
Заря
незакатного дня?
Ах, если бы
с росною розой
Могла я
сегодня принесть
Печалью
пленённому другу
Зарёй
осиянную весть»
Он знает:
сменяются годы,
Столетия
пыльно бегут,
А люди блуждают
во мраке,
И дня
беззакатного ждут.
Дождутся ль?
Светло торжествуя,
Проснётся ли
милый поэт?
Иль к
вечно-цветущему раю
Пути
вожделенного нет?»
* * *
Я вышел из
потайной двери,
И нет
возврата в милый рай.
Изнемогай, но
в ясной вере,
Душа,
томительно сгорай.
В кипенье
тёмного потока,
Бегущего с
горы крутой,
Рукою
беспощадной Рока
Заброшен
ключ мой золотой.
У
первозданных стен Эдема
В пустыне
безнадёжных дней
Что мне
осталось? Диадема
Из опаляющих
огней,
И мантия
пророка, – тяжко
На плечи
давит мне она, –
И скрытая в
одежде фляжка
С вином, где
дремлет тишина,
И что ещё?
Воспоминанья,
О днях
любви, когда и я
Испытывал
очарованья
И осиянность
бытия.
И вот один у
тайной двери,
Как
пригвозжённый раб, стою,
Безумству
моему и вере
Смятенный
дух мой предаю.
Печатается по: Сологуб Федор.
Чародейная чаша. Стихи. СПб.: Эпоха, 1922.